Размышления для приобретения истины

Заказ книг и DVD.

Это издание адресовано всем, кто уже прикоснулся к эзотерике дальнего Востока — будь то поклонники Ушу, традиционной медицины, живописи или музыки. Здесь собраны тексты, написанные более 20-ти веков назад теми, кто считается сейчас древними учителями школы Дао. «Путь, который можно пройти — не истинный Путь. Имя, которое можно назвать, — не постоянное Имя. Говорящий не знает, знающий не говорит». Эти тексты были написаны в ту эпоху, когда впервые было нарушено молчание, и даосизм, учение Рода  Хаоса, начал выходить на сцену официальной китайской культуры. Прежде то было темное, неясное магическое знание, затерянное в ущельях гор, в лабиринтах городских улиц, надежно спрятанное в тумане повседневного и общеизвестного. Молчаливое, бесформенное — не несло ли оно в себе большей чистоты, чем позднейшие утонченные размышления?  Кто знает, как много утратил Восток, когда начал говорить о том, что приводит к немоте. Кто знает, как много сохранил Запад, молчаливый и понынешний день. Пусть каждый найдет здесь пищу для чувств и размышлений. «Слова нужны для обретения мысли, но кто обрел мысль, уже не нуждается в словах».

 

При просмотре страницы предлагаем Вам

воспользоваться музыкальным сопровождением.

聽音樂

Скачать музыку бесплатно

 

***

Недеянием небо достигает чистоты, недеянием земля достигает покоя. При слиянии недеяния их обоих развивается [вся] тьма вещей. Неразличимо неуловимо [они] исходят из ничего; неразличимы, неуловимы, не обладают образом. [Вся] тьма вещей зарождается в недеянии. Поэтому и говорится: «Небо и земля бездействуют и все совершают». А кто из людей способен достичь недеяния?

Цзи Синцзы тренировал бойцового петуха для чжоуского 
царя Сюаньвана. Через десять дней [царь] спросил:
— Готов ли петух к бою?
— Еще нет. Пока самонадеян, попусту кичится.
Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос.
— Пока нет. Еще бросается на [каждую] тень, откликается на [каждый] звук.
Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос.
— Пока нет. Взгляд еще полон ненависти, сила бьет через край.
Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос.
— Почти [готов]. Не встревожится пусть, даже услышит [другого] петуха. Взгляни на него — будто вырезав из дерева. Полнота его свойств совершенна. На его вызов не посмеет откликнуться ни один петух — повернется и сбежит.

 

При просмотре страницы предлагаем Вам

воспользоваться музыкальным сопровождением.

Listen to music while viewing.

聽音樂

 

 

***

Однажды Чжуану Чжоу приснилось, что он — бабочка, весело порхающая бабочка. [Он] наслаждался от души и не сознавал, что он — Чжоу. Но вдруг проснулся, удивился, что (он] — Чжоу, и не мог понять: снилось ли Чжоу, [что он] — бабочка, или бабочке снится, [что она] — Чжоу. Это и называют превращением вещей, тогда как между мною, Чжоу, и бабочкой непременно существует различие.

 

***

Ле, Защита Разбойников, стрелял [на глазах] у Темнеющего Ока: натянул тетиву до отказа, поставил на предплечье кубок с водой и принялся целиться. Пустил одну стрел, за ней другую и третью, пока первая была еще в полете. И все время оставался [неподвижным], подобным статуе.
Это мастерство при стрельбе, но не мастерство без стрельбы, — сказал Темнеющее Око. — А смог бы ты стрелять, если бы взошел со мной на высокую гору и встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней?
И тут Темнеющее Око взошел на высокую гору, встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней, отступил назад [до тех пор, пока его] ступни до половины не оказались в воздухе, и знаком подозвал к себе Ле, Защиту Разбойников. Но тот лег лицом на землю, обливаясь холодным потом [с головы] до пят.
У настоящего человека, — сказал Темнеющее Око,
душевное состояние не меняется, глядит ли [он] вверх в синее небо, проникает ли вниз к Желтым источникам, странствует ля ко [всем] восьми полюсам. Тебе же ныне хочется зажмуриться от страха. Опасность в тебе самом!

 

***

Творящий Благо спросил Чжуанцзы: 
Бывают ли люди без страстей? 
Бывают, — ответил Чжуанцзы.
— Как можно назвать человеком человека без страстей?
— Почему же не называть его человеком, [если] путь дал такой облик, а природа сформировала такое тело?
— Если называется человеком, как может он быть без страстей?
Это не то, что я называю страстями.  Называю бесстрастным такого человека, который не губят свое тело внутри любовью, а внутри ненавистью такого, который всегда следует естественному и не добавляет к жизни [искусственного].
[Если] не добавлять к жизни [искусственного], — возразил Творящий Благо, — как [поддерживать] существование тела?
— Путь дал [человеку) такой облик, природа сформировала такое тело, — повторил Чжуанцзы. — А ты относишься к своему разуму как к внешнему напрасно расходуешь свой эфир: поешь, прислонясь к дереву; спишь, опираясь о столик. Природа избрала [для] тебя тело, а ты споришь о том, что такое твердое и белое.

 

***

Дядя дракона сказал Вэнь Чжи:
— Тебе доступно тонкое искусство, Я болен. Можешь ли меня вылечить?
— Повинуюсь, приказу — ответил Вэнь Чжи. Но сначала расскажи о признаках твоей болезни.
— Хвалу в своей общине не считаю славой, хулу в царстве не считаю позором; приобретая, не радуюсь, теряя, не печалюсь. Смотрю на жизнь, как и, на смерть; смотрю на богатство, как и на бедность; смотрю на человека, как и на свинью; смотрю на себя, как и на другого; живу в своем доме, будто на постоялом дворе; наблюдаю за своей общиной, будто за царствами Жун и Мань. [Меня] не прельстить чином и наградой, не испугать наказанием и выкупом, не изменить ни процветанием, ни упадком, ни выгодой, ни убытком, не поколебать ни печалью, ни радостью. Из-за этой тьмы болезней не могу служить государю, общаться с родными, с друзьями, распоряжаться женой и сыновьями, повелевать слугами и рабами. Что это за болезнь? Какое средство может от нее излечить?
Вэнь Чжи велел больному встать спиной к свету и стал его
рассматривать.
— Ах! — воскликнул он. — Я вижу твое сердце. [Его] место, целый цунь, пусто, почти [как у] мудреца! В твоем сердце открыты шесть отверстий, седьмое же закупорено. Возможно, поэтому [ты] и считаешь мудрость болезнью? Но этого моим ничтожным искусством не излечить!

 

***

Учитель Лецзы стал учиться.
Прошло три года, и [я] изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился [я] взгляда Старого Шана. Прошло пять лет, и  на сердце родились новые думы об истинном и ложном, устами по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда [я] удостоился улыбки Старого Шана. Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, [уже] не думал ни об истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни о вредном. Лишь тогда учитель позвал меня
и усадил рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал [я] свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно; не ведал, что для других истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Перестал [отличать] внутреннее от внешнего. И тогда все [чувства] как бы слились в одно: зрение уподобилось слуху, слух — обонянию, обоняние — вкусу. Мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. [Я] перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, о чем думает сердце, что таится в речах. Только и всего. Тогда-то в законах природы [для меня] не осталось ничего скрытого.

 

***

Свет спросил у Небытия:
[Вы], учитель, существуете или не существуете? — Но не получил ответа. Вгляделся пристально в его облик: темное, пустое. Целый день смотри на него — не увидишь, слушай его — не услышишь, трогай его, не дотронешься.
— Совершенство! — воскликнул Свет. Кто мог бы [еще] достичь такого совершенства! Я способен быть [или] не быть, но не способен абсолютно не быть. А Небытие, как [оно] этого достигло?

 

***

Младенец, родившись, способен овладеть речью и без великого учителя, [ибо] живет вместе с говорящими.

 

***

Творящий Благо сказал Чжуанцзы:
— Ты говоришь о бесполезном.
— С тем, кто позвал бесполезное, можно говорить и о полезном, — ответил Чжуанцзы. — Ведь земля и велика, и широка, а человек ею пользуется [лишь] в размере своей стопы. А полезна ли еще человеку земля когда рядом с его стопою роют [ему] могилу вплоть до Желтых источников?
— Бесполезна, — ответил Творящий Благо.
— В таком случае, — сказал Чжуанцзы, — становится ясной и польза бесполезного.
Циньцзы спросил Ян Чжу:
— Выдернул бы ты у себя один волосок, если бы это могло помочь миру?
— Миру, конечно, не помочь одним волоском.
— А если бы можно было? Выдернул бы?
Ян Чжу промолчал.
Циньцзы вышел и передал обо всем Мэнсунь Яну.
Мэнсунь Ян сказал:
— Ты не проникся мыслью учителя. Разреши тебе [это] объяснить. Согласился бы ты поранить себе кожу, чтобы получить тьму золота?
— Согласился бы.
— Согласился бы ты лишиться сустава, чтобы обрести царство?
Циньцзы промолчал.
— Рассудим. Ведь полосок меньше кожи; кожа меньше сустава. Однако ведь, по волоску собираясь, и образуется кожа, и кожа, собираясь, образует сустав. Разве можно пренебречь даже волоском, если он — одна из тьмы частей тела?
— Мне нечего тебе ответить, — сказал Циньцзы. — Но если спросить о твоей речи Лао-Цзы и Стража Границы, [они] признали бы справедливыми твои слова; если спросить о моей речи великого Молодого дракона и Мо Ди, они признали бы справедливыми мои слова.
Мэнсунь Ян, обратившись к своим ученикам, заговорил о другом.

 

***

Янь Юань сказал:
— [Я], Хой, продвинулся вперед.
Что это значит? — спросил Конфуций.
— [Я], Хой, забыл о милосердии и справедливости.
— Хорошо, [но это] еще не нее.
На другой день Янь Юань снова увиделся с Конфуцием он сказал:
— [Я], Хой, продвинулся вперед.
— Что это значит? — спросил Конфуций.
— [Я], Хой, забыл о церемониях и о музыке.
— Хорошо, [но это] еще не все.
На следующий день Янь Юань снова увиделся с Конфуцием и сказал:
— [Я], Хой, продвинулся вперед.
— Что это значит? — спросил Конфуций.
— [Я], Хой, сижу и забываю [о себе самом].
— Что это значит, <сижу и забываю [о себе самом]»? — изменившись в лице, спросил Конфуций. — Тело уходит, органы чувств отступают. Покинув тело и знания, [я] уподобляюсь всеохватывающему. Вот что означает «сижу и забываю [о себе самом]».
— Уподобился [всеохватывающему] значит, освободился от страстей; изменился, значит, освободился от постоянного. Ты, воистину, стал мудрым! дозволь [мне], Цю, следовать за тобой.

 

***

В Чжэн был Колдун по имени Цзи Сянь. Точно бог, узнавал [он], кто родится, а кто умрет, кто будет жить, а кто по гибнет, кого ждет счастье, а кого беда, кого долголетие, кого  ранняя смерть, и назначал [каждому] срок — год, луну, декаду, день. Завидев его, чжэнцы уступали дорогу.
Лецзы встретился с Колдуном и подпал под его чары. Вернувшись же, обо всем рассказал учителю с Чаши-[горы]:
— Ваше учение я считал высшим, а теперь познал более
совершенное.
— Я открывал тебе внешнее, еще не дошел до сущности,— ответил учитель. — Как же тебе судить об учении? Если рядом с курами не будет петуха, откуда же возьмутся цыплята? думая, что постиг учение и [можешь] состязаться с современниками, [ты] возгордился, поэтому он и прочел все на твоем лице. Приди-ка вместе [с ним] сюда, пусть на меня посмотрит.
Назавтра Лецзы явился к учителю вместе с Колдуном.
[Когда они] вышли, [Колдун] сказал Лецзы:
— Увы! Твой учитель [скоро] умрет, не проживет и десяти дней, я видел странное — пепел, залитый водой.  Лецзы вошел к учителю, зарыдал так, что слезами оросил
одежду, и передал ему [слова Колдуна].
— В тот раз я показался ему поверхностью земли, — сказал учитель, — без побегов, без движения. Ему, видимо, почудилась какая-то преграда в источнике моей жизненной энергии. Приди-ка снова [с ним] сюда.
Назавтра Лецзы снова явился с Колдуном. [Когда они] вышли, [Колдун] сказал Лецзы:
— Счастье, что твой учитель встретился со мной. [Ему] лучше, полностью появилась жизнь. Я заметил, что энергия проникает через преграду.
Лецзы вошел к учителю и передал ему [все].
— На этот раз я показался ему в виде неба и земли, [куда] нет доступа [таким понятиям, как] «имя» [или] сущность». Но источник энергии исходил из пяток. Вот [ему] и почудилось, что мне лучше. Приди-ка снова [с ним] сюда. На другой день Лецзы снова явился с колдуном к учителю. [Когда они] вышли, [Колдун] сказал Лецзы:
— Твой учитель в тревоге. Трудно читать на его лице. Успокой [его], и [я] снова его навещу. Лецзы вошел к учителю и передал ему [все]. Учитель молвил:
На этот раз он узрел во мне великую пустоту без малейшего предзнаменования [чего-либо] и принял ее за признак — равновесия жизненных сил. Существует всего девять названий глубин. [Я же] появился в трех: [и виде] глубины водоворота, стоячей воды, проточной воды. Приди-ка снова [ с ним] сюда,
На другой день Лецзы вместе с Колдуном снова явился к учителю. Не успел Колдун занять [свое] место, как в растерянности пошел прочь. Догони его, — велел учитель.
Лецзы побежал, не смог его догнать, вернулся и сказал:
—Не догнал! [Он куда-то] исчез! Потерялся!
Я показался ему зародышем, каким был еще до появления на свет, — сказал учитель. — Я предстал веред ним пустым, покорным, свернувшимся в клубок. [Он] не понял, кто [я], какой [я], видел то увядание, то стремительное течение. Вот и сбежал [от меня].
Тут Лецзы решил, что еще и не начинал учиться, вернулся [домой] и три года не показывался. Готовил пищу для своей жены, свиней кормил будто людей, в резьбе и полировке вернулся к безыскусственности. В [других] делах не принимал участия. Лишь телесно, словно ком земли возвышался он среди мирской суеты, замкнутый, целостный и поэтому [познал] истину до конца.

 

***

Вей Черное Яйцо из-за тайной ненависти убил [Ею Ясного и сына Ясного — Верный, задумал [ему] отомстить. Духом Верный был очень силен, но телом слишком слаб: ел по зернышку, ходил [лишь] при попутном ветре. даже в гневе не мог поднять оружие, чтобы отомстить. [Но], стыдясь прибегнуть к чужой помощи, [он] поклялся расправиться с Черным
Яйцом своей рукой.
Черное же Яйцо превосходил всех дерзостью и отвагой, силой противостоял сотне мужей, [крепостью] суставов и костей, мускулов и кожи даже не походил на человека: натянутой шеей отражал [удар] меча, обнаженной грудью— стрелу. Лезвие и острие гнулись и ломались, а на теле [у него] не оставалось ни царапины, ни шрама. Зная свою силу, [он] смотрел на Верного, как на цыпленка.
— Что ты думаешь делать? — спросил у Верного его друг, Советчик Шэнь. — Ты так оскорблен, а он так пренебрегает
тобой.
— Хочу, чтобы ты мне посоветовал, — проливая слезы, ответил Верный.
— Слышал я, что предок Великого Совершенного из царства Вей добыл драгоценный меч иньского царя. С таким мечом один отрок способен отразить три армии. Не попросить ли у него [этот меч]? —  сказал Советчик.
Верный отправился в Вей и увиделся с Великим Совершенным. Поклонился ему, точно раб-возница, попросил принять в дар жену и детей, а затем обратился со своей просьбой.
— У меня три меча, выбирай любой, — ответил ему Великий Совершенный. — Но ни одним нельзя убить человека. Сначала расскажу тебе о них. Первый называется Таящий свет. Смотришь на него — и [его] не видишь, взмахнешь им— и не знаешь, коснулся он чего-либо или нет; прозрачен и не имеет граней, рассекает [тело], а тело ничего не ощущает.
Второй называется Принявший тень. Если всматриваться в него с северной стороны при смене предрассветного мрака утренней зарей или в сумерках — на грани дня и ночи, то что-то увидишь, но формы не разберешь. [Когда] он кого-то коснется, издает, будто украдкой тихий звон, но тело не ощущает боли. Третий называется Закаленный ночью. При свете дня видна его тень, блеска не видно; ночью он блестит, но не видна форма. Коснувшись тела, рассекает его с треком, но рана сразу же заживает, остается лишь боль, к лезвию кровь не пристает. Эти три сокровища передавались [в нашем роду]
уже тринадцать поколений, но в деле не бывали. Спрятаны в ларце, и даже печати [с них] не снимали. Все-таки я должен попросить [у вас] последний, — сказал Верный.
Тут Великий Совершенный вернул ему жену и детей, постился с ним вместе семь дней и на грани вечерней зари и ночной темноты, опустившись на колени, вручил ему меч Закаленный ночью. Верный принял его, дважды поклонился и возвратился домой.
И тогда Верный отправился с мечом к Черному Яйцу. Тот, как раз опьянев, лежал навзничь под окном. [Верный] трижды разрубил его от шеи до поясницы, но Черное Яйцо не проснулся. думая, что он мертв, Верный поспешил уйти, но у ворот встретил сына Черного Яйца ч трижды его рубанул, рассекая, будто воздух. Сын Черного Яйца расхохотался и
сил:
— Что ты так глупо трижды меня поманил?
Тут Верный понял, что [таким] мечом не убить человека, и, тяжко вздыхая, пошел домой.
Проснувшись, Черное Яйцо рассердился на свою жену:
— Оставила меня, пьяного, непокрытым. Вот у меня и заболело горло, заломило поясницу!
Сын же его сказал:
— Недавно приходил Верный, встретился со мной в воротах, трижды меня поманил, и у меня также заболело все тело, а конечности онемели. Он нас сокрушил!

 

***

Циньский Мугун спросил Радующегося Мастерству:
Нет ли в твоем роду кого-нибудь другого, чтобы послать на поиски коня? Ведь годы твои уже немалые!
— У сыновей [моих, вашего] слуги, способности небольшие. [Они] сумеют найти хорошего коня, [но] не смогут найти чудесного коня. Ведь хорошего коня узнают по [его] стати, по костяку и мускулам. У чудесного же коня [все это] то ли угасло, то ли скрыто, то ли утрачено, то ли забылось. Такой конь мчится, не поднимая пыли, не оставляя следов.
Прошу принять того, кто [знает] коней не хуже нашего слуги. С ним вместе скованный, [я], ваш слуга, носил коромысла с хворостом и овощами. Это — Высящийся во Вселенной.
Мугун принял Высящегося во Вселенной и отправил на поиски коней.
Через три месяца [тот] вернулся и доложил:
— Отыскал. В Песчаных холмах.
— Какой конь? — спросил Мугун.
— Кобыла, каурая. Послали за кобылой, а это оказался вороной жеребец.
Опечалился Мугун, призвал Радующегося Мастерству и
сказал:
— [Вот] неудача! Тот, кого ты прислал для поисков коня, не способен разобраться даже в масти, не отличает кобылы от жеребца. Какой же это знаток коней! — Вот чего достиг! Вот почему он в тысячу, в тьму раз превзошел и меня, и других, [которым] весть числа! — глубок вздохнув, воскликнул Радующийся Мастерству. — То, что видит Высящийся, — мельчайшие семена природы. [Он] овладел сущностью и не замечает поверхностного, весь во внутреннем и предал забвению внешнее. Видит то, что ему [нужно] видеть, не замечает того, что ему [не нужно] видеть; наблюдает за тем, за чем [следует] наблюдать; опускает то, за чем не [следует] наблюдать. Конь, которого нашел Высящийся, будет действительно ценным конем.
Жеребца привели, и это оказался конь поистине единственный во всей Поднебесной!

 

***

Наша жизнь ограничена, а знания неограниченны. Ограниченному следовать за неограниченным опасно. [Поняв это], совершенствовать знания опасно. Совершая добро, избегай славы, совершая зло, избегай наказания. Если взять за основу главное, можно сохранить [свое] тело, сберечь целостность — жизни, можно поддержать родителей, можно дожить до предельного возраста.

 

***

Повар царя Прекрасномилостивого принялся разделывать [тущу] быка. Каждый взмах руки и наклон плеча, каждый шаг
ноги и сгибание колена сопровождались треском отделяемой от кости кожи, стуком ножа. [Работа шла] в четком ритме, точно танец «В тутовой роще» или Цзин шоу».
— Ах, как прекрасно! Как совершенно [твое] мастерство! — воскликнул Прекрасномилостивый.
Опустив нож, повар сказал:
— [Я, ваш] слуга, привержен пути более, чем [своему] мастерству! Когда [я, ваш] слуга, стал впервые разделывать быка, то видел лишь тушу, а через три года перестал замечать животное как единое целое. Теперь же я не смотрю [на него],  а понимаю [его] разумом, не воспринимаю [его] органами чувств, а действую лишь разумом. Следуя за естественными волокнами, режу сочленения, прохожу в полости, никогда не рублю то, что слишком твердо, — центральные жилы и связки, а тем более — большие кости.
Хороший повар режет, [а поэтому] меняет нож раз в год. Посредственный повар рубит, [а потому] меняет нож раз в месяц. Ножу [вашего] слуги ныне девятнадцать лет, [я] разделал им много тысяч бычьих туш, а лезвие у него словно только что заострено на точильном камне. Между сочленениями есть щели, а острие ножа не имеет утолщения. Когда вводишь в щель тонкое лезвие, места, где погулять ножу, находится с избытком. Поэтому и через девятнадцать лет его лезвие словно только что заострено на точильном камне. Не, несмотря на это, каждый раз, подойдя к сложному сплетению, вижу, как трудно с ним справиться, страшусь и остерегаюсь, не отвожу глаз, веду нож медленно,едва шевеля. И вдруг так быстро заканчиваю разделку, точно рассыпаю ком земли. Подняв нож, я постою, оглянусь по сторонам, пройдусь в нерешительности и, удовлетворенный, оботру нож и спрячу.
— Отлично! — воскликнул Прекрасномилостивый. — Услышав рассказ повара, я понял, как достичь долголетия.

 

***

Гань Ин в старину был замечательным стрелком. Лишь натянет лук — и звери ложатся, а птицы падают. У Гань Ина обучался Стремительный Вэй и превзошел в мастерстве свое- го наставника. К Стремительному Вэю и пришел учиться [Цзи Чан. Сначала научись не моргать, — сказал ему Стремительный Вэй. — а затем поговорим и о стрельбе.
[Цзи Чан вернулся домой, лег под ткацкий ставок своей жены и стал глядеть, как снует челнок. Через два года он не моргал, даже если [его] кололи в уголок глаза кончиком шила.
[Цзи Чан] доложил об этом Стремительному Вэю, тот сказал:
— [Этого] еще недостаточно. Теперь еще научись смотреть, а потом можно [и стрелять]. Научись видеть малое, точно большое, туманное, точно ясное, а затем доложишь.
Чан подвесил к окну вошь на конском волосе и стал на нее глядеть, обернувшись лицом к югу. Через десять дней [вошь] стала расти [в его глазах], а через три года уподобилась тележному колесу, все же остальные предметы [казались ему] величиной с холм или гору. Взял [он] лук из яньского рога, стрелу из цзинского бамбука, выстрелил и пронзил сердце вши, не порвав волоса.
Доложил об этом Стремительному Вэю. Стремительный Вей ударил себя в грудь, затопал ногами и воскликнул:
— Ты овладел [искусством]!
Тогда [Цзи] Чан понял, что во всей Поднебесной для него остался лишь один соперник и задумал убить Стремительного Вэя. Они встретились на пустыре и стали друг в друга стрелять. Стрелы их на полдороге сталкивались наконечниками и падали на землю, не поднимая пыли. Но вот у Стремительного Вэя иссякли стрелы, а у Цзи Чана осталась еще одна. Он спустил ее, но Стремительный Вэй Точно отразил стрелу колючкой кустарника. И тут оба мастера заплакали, отбросили луки, поклонились друг другу до земли и просили друг друга считаться отцом и сыном. Каждый надкусил себе руку [и кровью] поклялся никому более не передавать своего мастерства.

 

***

Чжэнец-дровосек, собирая топливо в отдаленном месте, повстречал испуганного оленя, ударил его и убил. Боясь, что кто-нибудь заметит оленя, дровосек поспешил спрятать его во рву и прикрыть хворостом. Но от радости он вдруг забыл, где спрятал добычу, и решил, что все это случилось во сне.
По дороге [дровосек] пел о том, что с ним случилось. Песню подслушал прохожий и благодаря этому нашел оленя. Придя домой, он сказал своей жене:
— дровосек во сне добыл оленя, но не знал, где он находится. Теперь же я его нашел. дровосек воистину видел вещий сон.
Жена возразила:
— Не приснилось ли тебе, что дровосек добыл оленя? Откуда взялся дровосек? Поистине ты добыл оленя, значит твой сон и был вещим.
Муж ответил:
— Зачем разбираться, кому приснилось: ему или мне? Я же добыл оленя!
дровосек вернулся домой, но не мог примириться с потерей оленя. Той же ночью в вещем сне увидел он место, где спрятал оленя, и человека, который нашел оленя. На следующее утро дровосек отыскал приснившегося ему человека, а  затем пошел в суд спорить из-за оленя. Его послали к Наставнику мужей.
Наставник мужей сказал:
— Если [ты] сначала действительно добыл оленя, то напрасно называешь это сном. [Если же] на самом деле добыл оленя во сне, то напрасно называешь это действительным. [Если] Прохожий действительно взял твоего оленя, то спорит с тобой из-за оленя. [Если же] его жена [правильно] говорит, что он узнал о чужом олене во сне, тогда никто не добыл оленя. [Однако] вот доказательство — олень. Прошу разделить его на две части и пусть услышит об этом царь Чжэн.
Царь Чжэн сказал:
— Увы! Не видел ли и [сам] судья во сне, что разделил чужого оленя?
[Царь] спросил совета у помощника. Помощник же сказал:
— [Ваш] слуга не может разобраться, сон это был или не сон. Отличить сон от яви [могли] лишь Желтый Предок и Конфуций. Кто же их различит, [если] ныне нет ни Желтого
Предка, ни Конфуция. Значит, можно довериться решению Наставника мужей.

 

***

Чжуанцзы отправился повидаться с Творящим Благо, который служил советником в Лян. И кто-то предупредил советника:
— Идет Чжуанцзы, [он] зарится на ваш [пост].
Творящий Благо перепугался. [Целых] три дня и три ночи обыскивал [он] страну.
Чжуанцзы явился к нему и спросил:
— Слыхал ли ты про птенца, что водится на юге и зовется Юный Феникс? От Южного океана он летит к Северному, гнездится лишь на платане, питается лишь чистыми плодами, пьет лишь из сладкого источника. И вот [этот] Феникс пролетал над Совой, подобравшей дохлую крысу, а та, посмотрев на него снизу, угрожающе крикнула: прочь! Ныне и ты угрожающе кричишь: — Прочь! Уж не думаешь ли отпугнуть меня от царства Лян?

 

***

В свите Процветающего состояли родовитые люди. Одетые в белый шелк, они разъезжали в колесницах или не спеша прохаживались, посматривая [на всех] свысока. Заметив Кая с Шан-горы, старого и слабого, с загорелым дочерна лицом, в платье и шапке отнюдь не изысканных, все они отнеслись к нему презрительно и принялись издеваться над ним, как только могли: насмехались, обманывали его, били, толкали, перебрасывали от одного к другому. Но Кай с [Шан-горы не сердился, прихлебатели устали, и выдумки их исчерпались. Тогда вместе с Каем все они взошли на высокую башню, и один из них пошутил:
— Тот, кто решится броситься вниз, получит в награду сотню золотом.
Другие наперебой стали соглашаться, а Кай, приняв все за правду, поспешил броситься первым. Точно парящая птица, спустился [он) на землю, не повредив ни костей, ни мускулов. Свита Фаня приняла то за случайность, не очень-то удивилась. А затем [кто-то), указывая на омут в излучине реки, снова сказал:
— Там — драгоценная жемчужина. Нырни — найдешь её. Кай снова послушался и нырнул. Вынырнул же действительно с жемчужиной. Тут все призадумались, а Процветающий велел впредь кормить [Кая] вместе с другими мясом и одевать его в шелк. Но вот в сокровищнице Фаня вспыхнул сильный пожар. Процветающий сказал
— Сумеешь войти в огонь, спасти шелк — весь отдам тебе в награду, сколько ни вытащишь!
Кай, не колеблясь, направился [к сокровищнице), исчезал  в пламени и снова появлялся, но огонь его не обжигал и сажа к нему не приставала. Все в доме Фаня решили, что он владеет секретом, и стали
просить у него прощения:
— Мы не ведали, что ты владеешь чудом, и обманывали тебя. Мы не ведали, что ты — святой, и оскорбляли тебя. Считай нас дураками, считай нас глухими, считай нас слепыми!
Но дозволь нам спросить: в чем заключается твой секрет?
— У меня нет секрета, — ответил Кай с Шан-горы. — Откуда это — сердце мое не ведает. И все же об одном я попытаюсь вам рассказать. Недавно двое из вас ночевали в моей хижине, и я слышал
[как они) восхваляли Процветающего: [он]-де властен умертвить живого и оживить мертвого, богатого сделать бедняком, а бедного — богачом. И я отправился [к нему), несмотря на
дальний путь, ибо поистине у меня не осталось других желаний. Когда пришел сюда, [я] верил каждому вашему слову. Не думая ни об опасности, ни о том, что станет [с моим телом), боялся лишь быть недостаточно преданным, недостаточно исполнительным. Только об одном были мои помыслы, и ничто не могло меня остановить. Вот и все. Только сейчас, когда я узнал, что вы меня обманывали
во мне поднялись сомнения и тревоги, [я] стал прислушиваться и приглядываться к [вашей] похвальбе. Вспомнил о прошедшем: посчастливилось не сгореть, не утонуть — и от горя от страха [меня] бросило в жар, охватила дрожь. Разве смогу еще раз приблизиться к воде и пламени?
С той поры удальцы Фаня не осмеливались обижать нищих и коновалов на дорогах. Встретив их, кланялись, сойдя с колесницы.
Узнав об этом, Цзай Во сообщил Конфуцию. Конфуций же сказал:
— Разве ты не наешь, что человек, полный веры, способен воздействовать на вещи, растрогать небо и землю, богов и души предков, пересечь [вселенную] с востока на запад, с севера на юг, от зенита до надира. Не только пропасть, омут или пламя — ничто его не остановит. Кай с Шан-горы поверил в ложь, и ничто ему не помешало. Тем паче, когда обе стороны искренни. Запомни сие, юноша!